8 и 11 арканы.
Сила и Справедливость
И Аттикус сказал – Юэлы всегда были позором для Мейкомба, уже целых три поколения. Сколько он помнит, ни один Юэл дня не жил честным трудом. Вот когда-нибудь на Рождество, когда будем прибираться после праздника, он возьмет меня с собой и покажет, где и как они живут. Они живут не как люди, а как животные
– Будь у них хоть на грош желания учиться, они всегда могли бы ходить в школу, – сказал Аттикус. – Можно, конечно, и силой их заставить, но это глупо – силой тащить таких людей, как Юэлы, туда, куда им не хочется…
– Так ведь если я завтра не пойду в школу, ты меня тоже силой потащишь.
– Довольно об этом, – сухо сказал Аттикус. – Ты такой же человек, как все, мисс Глазастик Финч. И веди себя, как положено по закону.
Он сказал – Юэлы не такие, как все, у них свои нравы. При некоторых обстоятельствах обыкновенные люди благоразумно предоставляют им кое-какие преимущества, попросту говоря, смотрят сквозь пальцы на некоторые их поступки. К примеру, позволяют Юэлам не ходить в школу.
***
Или еще: Бобу Юэлу, отцу Барриса, разрешают стрелять дичь и расставлять силки даже не в охотничий сезон.
– Но это очень плохо, Аттикус! – сказала я.
В округе Мейкомб охота в неположенное время преследуется по закону, и все жители тоже не прощают виновникам.
– Да, конечно, это незаконно, – сказал мой отец, – и что это плохо – тоже верно. Но когда человек все пособие пропивает, его дети очень горько плачут от голода. Я не знаю у нас в округе такого землевладельца, который пожалел бы для этих детей зайца, даже если их отец и поймает его незаконно.
***
Справедливость:
Это дело, дело Тома Робинсона, взывает к нашей совести… Если я не постараюсь помочь этому человеку, Глазастик, я не смогу больше ходить в церковь и молиться.— Аттикус, ты, наверно, не прав.— Как так?— Ну, ведь почти все думают, что они правы, а ты нет…— Они имеют право так думать, и их мнение, безусловно, надо уважать, — сказал Аттикус. — Но чтобы я мог жить в мире с людьми, я прежде всего должен жить в мире с самим собой. Есть у человека нечто такое, что не подчиняется большинству, — это его совесть.
***
— Я там у неё всё убрал и извинился, но я всё равно не виноват. И я буду работать у неё в саду каждую субботу и постараюсь, чтобы эти камелии опять выросли.— Если не считаешь себя виноватым, незачем извиняться, — сказал Аттикус. — Джим, она больная и старая. Она не всегда может отвечать за свои слова и поступки. Конечно, я предпочёл бы, чтобы она сказала это мне, а не вам с Глазастиком, но в жизни не всё выходит так, как нам хочется.Джим никак не мог отвести глаз от розы на ковре.
— Аттикус, — сказал он, — она хочет, чтобы я ей читал.— Читал?— Да, сэр. Чтобы я приходил каждый день после школы, и ещё в субботу, и читал ей два часа вслух. Аттикус, неужели это надо?
— Разумеется.
— Но она хочет, чтобы я ходил к ней целый месяц.
— Значит, будешь ходить месяц
***
— Ты прав, это хорошо, — сказал Аттикус. — Она больше не страдает. Она была больна очень долго. Знаешь, что у неё были за припадки?
Джим покачал головой.
— Миссис Дюбоз была морфинистка, — сказал Аттикус. — Много лет она принимала морфий, чтобы утолить боль. Ей доктор прописал. Она могла принимать морфий до конца дней своих и умерла бы не в таких мучениях, но у неё для этого был слишком независимый характер…
— Как так? — спросил Джим.
Аттикус сказал:
— Незадолго до той твоей выходки она попросила меня составить завещание. Доктор Рейнолдс сказал, что ей осталось жить всего месяца два-три. Все её материальные дела были в идеальном порядке, но она сказала: «Есть один непорядок».
— Какой же? — в недоумении спросил Джим.
— Она сказала, что хочет уйти из жизни, ничем никому и ничему не обязанная. Когда человек так тяжело болен, Джим, он вправе принимать любые средства, лишь бы облегчить свои мучения, но она решила иначе. Она сказала, что перед смертью избавится от этой привычки, — и избавилась.
Джим сказал:
— Значит, от этого у неё и делались припадки?
— Да, от этого. Когда ты читал ей вслух, она большую часть времени ни слова не слыхала. Всем существом она ждала, когда же наконец зазвонит будильник. Если бы ты ей не попался, я всё равно заставил бы тебя читать ей вслух. Может быть, это её немного отвлекало. Была и ещё одна причина…
— И она умерла свободной? — спросил Джим.
— Как ветер, — сказал Аттикус. — И почти до самого конца не теряла сознания. — Он улыбнулся. — И не переставала браниться. Всячески меня порицала и напророчила, что ты у меня вырастешь арестантом и я до конца дней моих должен буду брать тебя на поруки. Она велела Джесси упаковать для тебя эту коробку… Аттикус наклонился, поднял конфетную коробку и передал её Джиму.Джим открыл коробку. Там на влажной вате лежала белоснежная, прозрачная красавица камелия «горный снег». У Джима чуть глаза не выскочили на лоб. Он отшвырнул цветок.
— Старая чертовка! — завопил он. — Ну что она ко мне привязалась?!
Аттикус мигом вскочил и наклонился к нему, Джим уткнулся ему в грудь.
— Ш-ш, тише, — сказал Аттикус. — По-моему, она хотела этим сказать тебе — всё хорошо, Джим, теперь всё хорошо. Знаешь, она была настоящая леди.
— Леди?! — Джим поднял голову. Он был красный как рак. — Она про тебя такое говорила, и, по-твоему, она — леди?
— Да. Она на многое смотрела по-своему, быть может, совсем не так, как я… Сын, я уже сказал тебе: если бы ты тогда не потерял голову, я бы всё равно посылал тебя читать ей вслух. Я хотел, чтобы ты кое-что в ней понял, хотел, чтобы ты увидел подлинное мужество, а не воображал, будто мужество — это когда у человека в руках ружьё. Мужество — это когда заранее знаешь, что ты проиграл, и всё-таки берёшься за дело и наперекор всему на свете идёшь до конца. Побеждаешь очень редко, но иногда всё-таки побеждаешь. Миссис Дюбоз победила. По её воззрениям, она умерла, ничем никому и ничему не обязанная. Я никогда не встречал человека столь мужественного.
– Будь у них хоть на грош желания учиться, они всегда могли бы ходить в школу, – сказал Аттикус. – Можно, конечно, и силой их заставить, но это глупо – силой тащить таких людей, как Юэлы, туда, куда им не хочется…
– Так ведь если я завтра не пойду в школу, ты меня тоже силой потащишь.
– Довольно об этом, – сухо сказал Аттикус. – Ты такой же человек, как все, мисс Глазастик Финч. И веди себя, как положено по закону.
Он сказал – Юэлы не такие, как все, у них свои нравы. При некоторых обстоятельствах обыкновенные люди благоразумно предоставляют им кое-какие преимущества, попросту говоря, смотрят сквозь пальцы на некоторые их поступки. К примеру, позволяют Юэлам не ходить в школу.
***
Или еще: Бобу Юэлу, отцу Барриса, разрешают стрелять дичь и расставлять силки даже не в охотничий сезон.
– Но это очень плохо, Аттикус! – сказала я.
В округе Мейкомб охота в неположенное время преследуется по закону, и все жители тоже не прощают виновникам.
– Да, конечно, это незаконно, – сказал мой отец, – и что это плохо – тоже верно. Но когда человек все пособие пропивает, его дети очень горько плачут от голода. Я не знаю у нас в округе такого землевладельца, который пожалел бы для этих детей зайца, даже если их отец и поймает его незаконно.
***
Справедливость:
Это дело, дело Тома Робинсона, взывает к нашей совести… Если я не постараюсь помочь этому человеку, Глазастик, я не смогу больше ходить в церковь и молиться.— Аттикус, ты, наверно, не прав.— Как так?— Ну, ведь почти все думают, что они правы, а ты нет…— Они имеют право так думать, и их мнение, безусловно, надо уважать, — сказал Аттикус. — Но чтобы я мог жить в мире с людьми, я прежде всего должен жить в мире с самим собой. Есть у человека нечто такое, что не подчиняется большинству, — это его совесть.
***
— Я там у неё всё убрал и извинился, но я всё равно не виноват. И я буду работать у неё в саду каждую субботу и постараюсь, чтобы эти камелии опять выросли.— Если не считаешь себя виноватым, незачем извиняться, — сказал Аттикус. — Джим, она больная и старая. Она не всегда может отвечать за свои слова и поступки. Конечно, я предпочёл бы, чтобы она сказала это мне, а не вам с Глазастиком, но в жизни не всё выходит так, как нам хочется.Джим никак не мог отвести глаз от розы на ковре.
— Аттикус, — сказал он, — она хочет, чтобы я ей читал.— Читал?— Да, сэр. Чтобы я приходил каждый день после школы, и ещё в субботу, и читал ей два часа вслух. Аттикус, неужели это надо?
— Разумеется.
— Но она хочет, чтобы я ходил к ней целый месяц.
— Значит, будешь ходить месяц
***
— Ты прав, это хорошо, — сказал Аттикус. — Она больше не страдает. Она была больна очень долго. Знаешь, что у неё были за припадки?
Джим покачал головой.
— Миссис Дюбоз была морфинистка, — сказал Аттикус. — Много лет она принимала морфий, чтобы утолить боль. Ей доктор прописал. Она могла принимать морфий до конца дней своих и умерла бы не в таких мучениях, но у неё для этого был слишком независимый характер…
— Как так? — спросил Джим.
Аттикус сказал:
— Незадолго до той твоей выходки она попросила меня составить завещание. Доктор Рейнолдс сказал, что ей осталось жить всего месяца два-три. Все её материальные дела были в идеальном порядке, но она сказала: «Есть один непорядок».
— Какой же? — в недоумении спросил Джим.
— Она сказала, что хочет уйти из жизни, ничем никому и ничему не обязанная. Когда человек так тяжело болен, Джим, он вправе принимать любые средства, лишь бы облегчить свои мучения, но она решила иначе. Она сказала, что перед смертью избавится от этой привычки, — и избавилась.
Джим сказал:
— Значит, от этого у неё и делались припадки?
— Да, от этого. Когда ты читал ей вслух, она большую часть времени ни слова не слыхала. Всем существом она ждала, когда же наконец зазвонит будильник. Если бы ты ей не попался, я всё равно заставил бы тебя читать ей вслух. Может быть, это её немного отвлекало. Была и ещё одна причина…
— И она умерла свободной? — спросил Джим.
— Как ветер, — сказал Аттикус. — И почти до самого конца не теряла сознания. — Он улыбнулся. — И не переставала браниться. Всячески меня порицала и напророчила, что ты у меня вырастешь арестантом и я до конца дней моих должен буду брать тебя на поруки. Она велела Джесси упаковать для тебя эту коробку… Аттикус наклонился, поднял конфетную коробку и передал её Джиму.Джим открыл коробку. Там на влажной вате лежала белоснежная, прозрачная красавица камелия «горный снег». У Джима чуть глаза не выскочили на лоб. Он отшвырнул цветок.
— Старая чертовка! — завопил он. — Ну что она ко мне привязалась?!
Аттикус мигом вскочил и наклонился к нему, Джим уткнулся ему в грудь.
— Ш-ш, тише, — сказал Аттикус. — По-моему, она хотела этим сказать тебе — всё хорошо, Джим, теперь всё хорошо. Знаешь, она была настоящая леди.
— Леди?! — Джим поднял голову. Он был красный как рак. — Она про тебя такое говорила, и, по-твоему, она — леди?
— Да. Она на многое смотрела по-своему, быть может, совсем не так, как я… Сын, я уже сказал тебе: если бы ты тогда не потерял голову, я бы всё равно посылал тебя читать ей вслух. Я хотел, чтобы ты кое-что в ней понял, хотел, чтобы ты увидел подлинное мужество, а не воображал, будто мужество — это когда у человека в руках ружьё. Мужество — это когда заранее знаешь, что ты проиграл, и всё-таки берёшься за дело и наперекор всему на свете идёшь до конца. Побеждаешь очень редко, но иногда всё-таки побеждаешь. Миссис Дюбоз победила. По её воззрениям, она умерла, ничем никому и ничему не обязанная. Я никогда не встречал человека столь мужественного.
Задумалась про картину Виктора Васнецова "Витязь на распутье" (1882). Что это за карта? Решила у карт и спросить.
"Справедливость," - отвечают.
Я бы не догадалась навскидку, пришлось включить мозг и перебрать остальных подозреваемых. И да вообще-то.
"Справедливость" - это карма, судьба, выбор своей дороги. Не сознательный выбор "Влюбленных", потому что пес его знает, что там дальше. Не "Колесо Фортуны", потому что все же выбор.
Это выбор своей Судьбы: Пути как концепции жизни.
А еще "Справедливость" идет после "Колесницы": ехал-ехал, остановился - заказывай!))
В письме к Владимиру Стасову Васнецов пишет:
"На камне написано: "Как пряму ехати - живу не бывати - нет пути ни прохожему, ни проезжему, ни пролетному". Следуемые далее надписи: "направу ехати - женату быти; налеву ехати - богату быти" - на камне не видны, я их спрятал под мох и стер частью".
Любопытства ради, вытащила три дороги. Так и есть:
Императрица (жена и мать), Король Пентаклей (богатый человек), а вот прямо - Паж Мечей. Последнее - не про смерть, а про необходимость включить чуйку и осмотрительность, никому не доверять. Про некую загадку, дух противоречия, любопытство, начало познания.
А пугают Смертью.
"Справедливость," - отвечают.
Я бы не догадалась навскидку, пришлось включить мозг и перебрать остальных подозреваемых. И да вообще-то.
"Справедливость" - это карма, судьба, выбор своей дороги. Не сознательный выбор "Влюбленных", потому что пес его знает, что там дальше. Не "Колесо Фортуны", потому что все же выбор.
Это выбор своей Судьбы: Пути как концепции жизни.
А еще "Справедливость" идет после "Колесницы": ехал-ехал, остановился - заказывай!))
В письме к Владимиру Стасову Васнецов пишет:
"На камне написано: "Как пряму ехати - живу не бывати - нет пути ни прохожему, ни проезжему, ни пролетному". Следуемые далее надписи: "направу ехати - женату быти; налеву ехати - богату быти" - на камне не видны, я их спрятал под мох и стер частью".
Любопытства ради, вытащила три дороги. Так и есть:
Императрица (жена и мать), Король Пентаклей (богатый человек), а вот прямо - Паж Мечей. Последнее - не про смерть, а про необходимость включить чуйку и осмотрительность, никому не доверять. Про некую загадку, дух противоречия, любопытство, начало познания.
А пугают Смертью.
Страница фильма на Кинопоиске
На заседании гаражного кооператива предстоит выбрать четырех «крайних», которые должны сами отказаться от будущего собственного гаража. Что чувствуешь, голосуя за список отверженных, в котором нет твоей фамилии? Неловкость и облегчение. А если фамилия есть? Смирись, ведь все уже согласовано. Но произошел бунт…
Сюжет фильма кратко (Википедия)
Действие происходит в СССР в конце 1970-х годов в вымышленном НИИ «Охраны животных от окружающей среды». Сотрудники института организовали гаражный кооператив «Фауна», и сюжет фильма посвящён заседанию членов кооператива. По территории, где идёт строительство, должно пройти скоростное шоссе, в связи с чем необходимо сократить количество гаражей. На заседании пайщиков предстоит выбрать четырёх «крайних». Но выбора, в общем-то, и нет — правление кооператива (замдиректора института Аникеева и ветеринар института Сидорин) уже составило список сокращаемых, который собранию надо лишь утвердить.
Голосование «списком» прошло бы гладко, и больной вопрос удалось бы решить, если бы не активное сопротивление ущемлённых (лаборант Хвостов (потерявший голос в результате простуды), техник Фетисов, заслуженный пенсионер и ветеран войны Якубов, многие годы отработавший в институте, жена научного сотрудника Гуськова, отсутствующего на собрании по уважительной причине) и вмешательство одной из пайщиц кооператива — младшего научного сотрудника института Елены Павловны Малаевой (Л. Ахеджакова). Она решила, что правление поступило несправедливо, выбрав четверых самых беззащитных, а по справедливости надо обсудить каждого пайщика и решить, кто достоин исключения за наименьший вклад в строительство. Членам кооператива всё равно, правление не даёт высказаться Малаевой, но выясняется, что кто-то из участников собрания похитил ключ, запер дверь, и поэтому никто не может покинуть помещение. Малаева признаётся, что ключ спрятала она, так что правлению придётся дать ей слово, если они хотят получить ключ назад.
Раздражённым участникам затянувшегося собрания поневоле приходится продолжить заседание и выслушать предложение Малаевой. Разбирательство с деятельностью правления приводит к тому, что на свет выходят неприглядные факты. В состав кооператива, помимо тех, кто не является сотрудником института, но за кого голосовали на общем собрании пайщиков (тромбонист оркестра Гостелерадио, полковник и дипломат, все проживают в соседних с гаражом домах), были приняты «блатные» — люди, ставшие пайщиками кооператива за взятку или по протекции (директор рынка Кушакова и сын крупного чиновника Милосердова, поддерживающего стройку «сверху»). Обстановка накаляется, так как часть «блатных» и четвёрка несправедливо исключённых отнюдь не собираются сдавать свои позиции, требуя свои гаражи. Члены кооператива в перепалке скатываются до оскорблений, хамских заключений о чужой личной жизни и моральных качествах, в чём немало преуспевают Аникеева, Сидорин, Кушакова и примкнувший к ним научный сотрудник Карпухин, ибо он «из большинства». Дело чуть не доходит до драки стенка на стенку. Собрание затягивается за полночь. Один из пайщиков, профессор Смирновский, предлагает бросить жребий, но правление заявляет, что это «не наш метод».
Уже под утро на заседание врывается взволнованный супруг Аникеевой и сообщает плохую новость: у них угнали машину. Так как, согласно уставу гаражного кооператива, человек, не имеющий машины, не может быть членом кооператива, Сидорин провозглашает, что Аникеева, несмотря на должности и регалии сотрудника института, выбывает из списка пайщиков и должна покинуть помещение. Кроме того, решают исключить двух «блатных», на что сын Милосердова благородно согласен, а Кушакова разражается новым взрывом базарного хамства.
По предложению вновь обрёвшего голос лаборанта Хвостова, пайщики кооператива тянут жребий (бумажки из шапки), так как один человек всё-таки лишний. Им оказывается начальник отдела насекомых (Э. Рязанов), который проспал всё заседание. Все согласны, что справедливость восторжествовала.
На заседании гаражного кооператива предстоит выбрать четырех «крайних», которые должны сами отказаться от будущего собственного гаража. Что чувствуешь, голосуя за список отверженных, в котором нет твоей фамилии? Неловкость и облегчение. А если фамилия есть? Смирись, ведь все уже согласовано. Но произошел бунт…
Сюжет фильма кратко (Википедия)
Действие происходит в СССР в конце 1970-х годов в вымышленном НИИ «Охраны животных от окружающей среды». Сотрудники института организовали гаражный кооператив «Фауна», и сюжет фильма посвящён заседанию членов кооператива. По территории, где идёт строительство, должно пройти скоростное шоссе, в связи с чем необходимо сократить количество гаражей. На заседании пайщиков предстоит выбрать четырёх «крайних». Но выбора, в общем-то, и нет — правление кооператива (замдиректора института Аникеева и ветеринар института Сидорин) уже составило список сокращаемых, который собранию надо лишь утвердить.
Голосование «списком» прошло бы гладко, и больной вопрос удалось бы решить, если бы не активное сопротивление ущемлённых (лаборант Хвостов (потерявший голос в результате простуды), техник Фетисов, заслуженный пенсионер и ветеран войны Якубов, многие годы отработавший в институте, жена научного сотрудника Гуськова, отсутствующего на собрании по уважительной причине) и вмешательство одной из пайщиц кооператива — младшего научного сотрудника института Елены Павловны Малаевой (Л. Ахеджакова). Она решила, что правление поступило несправедливо, выбрав четверых самых беззащитных, а по справедливости надо обсудить каждого пайщика и решить, кто достоин исключения за наименьший вклад в строительство. Членам кооператива всё равно, правление не даёт высказаться Малаевой, но выясняется, что кто-то из участников собрания похитил ключ, запер дверь, и поэтому никто не может покинуть помещение. Малаева признаётся, что ключ спрятала она, так что правлению придётся дать ей слово, если они хотят получить ключ назад.
Раздражённым участникам затянувшегося собрания поневоле приходится продолжить заседание и выслушать предложение Малаевой. Разбирательство с деятельностью правления приводит к тому, что на свет выходят неприглядные факты. В состав кооператива, помимо тех, кто не является сотрудником института, но за кого голосовали на общем собрании пайщиков (тромбонист оркестра Гостелерадио, полковник и дипломат, все проживают в соседних с гаражом домах), были приняты «блатные» — люди, ставшие пайщиками кооператива за взятку или по протекции (директор рынка Кушакова и сын крупного чиновника Милосердова, поддерживающего стройку «сверху»). Обстановка накаляется, так как часть «блатных» и четвёрка несправедливо исключённых отнюдь не собираются сдавать свои позиции, требуя свои гаражи. Члены кооператива в перепалке скатываются до оскорблений, хамских заключений о чужой личной жизни и моральных качествах, в чём немало преуспевают Аникеева, Сидорин, Кушакова и примкнувший к ним научный сотрудник Карпухин, ибо он «из большинства». Дело чуть не доходит до драки стенка на стенку. Собрание затягивается за полночь. Один из пайщиков, профессор Смирновский, предлагает бросить жребий, но правление заявляет, что это «не наш метод».
Уже под утро на заседание врывается взволнованный супруг Аникеевой и сообщает плохую новость: у них угнали машину. Так как, согласно уставу гаражного кооператива, человек, не имеющий машины, не может быть членом кооператива, Сидорин провозглашает, что Аникеева, несмотря на должности и регалии сотрудника института, выбывает из списка пайщиков и должна покинуть помещение. Кроме того, решают исключить двух «блатных», на что сын Милосердова благородно согласен, а Кушакова разражается новым взрывом базарного хамства.
По предложению вновь обрёвшего голос лаборанта Хвостова, пайщики кооператива тянут жребий (бумажки из шапки), так как один человек всё-таки лишний. Им оказывается начальник отдела насекомых (Э. Рязанов), который проспал всё заседание. Все согласны, что справедливость восторжествовала.
Чтобы договориться о консультации, напишите мне сообщение в личный профиль Facebook или заполните форму заявки.
Читать еще
